Джейсон вернулся чуть ли не через месяц. Он стрелой проносился по коридорам, как будто получил там, на Потомаке, какую-то энергетическую подкачку.
С ним прибыла куча охранников в черных костюмах, выросших неведомо на каком огороде, но, по слухам, из службы безопасности министерства финансов. Затем зачастили группки проектировщиков и подрядчиков, в разговоры с нашими сотрудниками не вступавших. Молли кормила меня слухами: компаунд пойдет под бульдозер; компаунд расширяется; нас всех уволят; нас всех ждет повышение окладов. В общем, что-то происходило.
С Джейсоном я не сталкивался почти неделю. Потом вдруг, в четверг к вечеру, он забрел в мой кабинет и пригласил меня наверх:
— Хочу тебя кое с кем познакомить.
Подойдя к лестнице, я мгновенно оброс эскортом вооруженных охранников с табличками общего допуска на нагрудных карманах. Меня проводили в верхний конференц-зал. Точнее, отконвоировали, как будто подчеркивая, что иного маршрута для меня здесь не предусмотрено, шаг вправо, шаг влево… В дверь, правда, не впихнули, а открыли ее передо мной вежливо, предупредительно. Я глубоко вдохнул и шагнул внутрь.
В комнате обширный стол красного дерева и полдюжины бархатных кресел. Кроме меня двое.
Один из них Джейсон.
Второй… Я мог бы принять его за ребенка. По первому впечатлению, кошмарно обожженный ребенок, которому нужна немедленная пересадка кожи. Человек ростом едва в пять футов стоял в углу помещения. На нем синие джинсы и белая хлопковая футболка. Плечи широкие, глаза большие, как будто воспаленные, налитые кровью. Руки казались несколько длинноватыми в сравнении с укороченным торсом.
Но страннее всего казалась мне его кожа. Матовая, без бликов, пепельно-черная и совершенно безволосая. Морщинистая… хотя, нет, не морщинистая, а какая-то свободно висящая на нем, как на иных собаках, однако изборожденная, глубоко текстурированная, как корка дыни-канталупы.
Этот человечек подошел ко мне и протянул руку. Маленькую морщинистую ладонь маленькой морщинистой руки. Я, как во сне, принял ее. Пальцы мумии, подумал я. Но под кожей ощущались мышцы, объемность. Как будто я сжал в руке мясистый лист пустынного растения, схватил алоэ и почувствовал, как растение отвечает на сжатие. Человечек улыбнулся.
— Это Ван, — сказал Джейсон.
— Ван — кто?
Ван рассмеялся, показал крупные зубы без заметных дефектов.
— Мне эта шутка никогда не надоест.
Полностью его звали Ван Нго Вен.
Марсианин.
Как их только ни расписывали. От Уэллса до Хайнлайна. Но Марс, увы, оставался безжизненной планетой. Мы оживили его. Мы послали на него марсиан.
И вот перед нами живой марсианин, на девяносто девять целых и девять десятых процента человек, хоть и несколько странного обличья. Потомок высадившихся на Марсе миллионы лет назад колонистов, которых мы запустили в космос лишь два года назад. Время «Спина». Отличный английский, акцент чуть оксфордский, чуть делийский. Вот он прошелся по комнате. Взял со стола бутылку минеральной воды, свинтил колпачок, присосался к горлышку. Вытер рот обратной стороной ладони. На складчатой коже выступили крохотные капельки влаги.
Я сидел смирно-смирно и старался запечатлеть каждое слово, произнесенное Джейсоном.
Вот что он рассказал, с добавлением кое-каких деталей, которые я узнал впоследствии.
Марсианин оставил свою планету незадолго до того, как Марс получил свою Спин-оболочку.
Ван Нго Вен — историк и лингвист, по марсианским понятиям сравнительно молодой, пятидесяти пяти земных лет, физически здоровый, крепкий. По ремеслу своему языковед, он завис между двумя назначениями, временно работал в двух сельскохозяйственных кооперативах и как раз проводил искромесяц в дельте реки Кирилодж, когда пришел вызов.
Как и тысячи других мужчин и женщин его возраста и класса, Ван представил свои личные данные в комитет по организации предстоявшего путешествия на Землю, конечно же, вовсе не ожидая, что ему выпадет жребий. От природы несколько робкий, он и границу собственной префектуры едва пересекал, разве что по службе или по семейным делам. Узнав, что выбор комиссии пал на него, он вовсе не обрадовался и, не вступи он недавно в свой четвертый возраст, непременно бы отказался. Конечно же, сколько угодно народу лучше него справились бы с этой задачей. Однако в комиссии ему разъяснили, что никакой ошибки в его назначении нет, что именно он по своим способностям и жизненным достижениям наилучшим образом подходит для полета на планету предков. Что ж, он уладил все свои марсианские дела и уселся на поезд, направляющийся к пусковому комплексу в Базальтовой Суши (на наших картах Марса — Тарсис). Там он приступил к подготовке, чтобы достойно представить Пять Республик в ходе дипломатической миссии на Земле.
Марсианская техника лишь недавно достигла уровня развития, позволяющего человеку совершить полет в космос. Еще в недалеком прошлом правящим советам это предприятие казалось нецелесообразной авантюрой, способной привлечь внимание гипотетиков, требующей больших затрат ресурсов, мобилизации существенных промышленных мощностей, чреватой нарушением равновесия чуткой к воздействиям биосферы. Марсиане по натуре консервативны, им свойственна склонность к накопительству. Их бытовые и биологические технологии достигли высокого уровня развития, но тяжелая индустриальная база отставала и едва справлялась с беспилотным обследованием крохотных, в хозяйственном отношении никчемных лун планеты.