Соляровая водяра иссякла, но Жизель порылась в сумочке, выудила оттуда пачку тампонов, из которой жестом фокусника извлекла косяк-самокрутку.
— Оклад, должно быть, не тощий назначит.
Щелкнула пластиковая зажигалка, Жизель затянулась полной грудью.
— Мы в детали не вдавались.
Она выдохнула:
— Ну, козлы… Все вы козлы… То-то ты своим «Спином» бредишь все время. Тайлер Дюпре, граничная аутистика, вуаля! Да так оно и есть. Все признаки налицо. И Джейсон твой такой же, конечно. На спор, у него каждый раз при слове «миллиард» встает торчком.
— Ты примитивно мыслишь. Он действительно может спасти человечество от полного уничтожения. Если и не каждого человека…
— Пидорская мания величия. А сеструха его, с которой ты трахался…
— Только один раз.
— Только один раз. Она по-прежнему в своей религии без задних ног?
— По-прежнему.
Насколько я знал. С ней после знаменательной ночи в Беркшире я не контактировал. Хотя и попытался. Отправил ей пару электронных писем. Ответа не получил. Джейс тоже о ней ничего не слышал, но Кэрол сообщала, что живет Диана с Саймоном где-то в Юте или Аризоне, то есть на Западе, где я ни разу не был. Туда закинули их бури, разметавшие в клочья «Новое царство».
— Что ж, ее попять можно. — Жизель передала мне косяк. У меня с «травкой» отношения непростые, но ее «козлы» меня забодали, и я затянулся полной грудью. Эффект совершенно тот же, что и в прошлый раз в Стоуни-Брик: мгновенная афазия. — Представь себе жизнь бедной бабы: тут этот «Спин», она хочет о нем забыть, а разве в таком окружении, рядом с тобой и с ее семейкой, забудешь? Хрен вы дадите о нем забыть! Я бы на ее месте тоже к этим жуликам рванула. Ныла бы в каком-нибудь хряпаном хоре про ангелочков.
Я выдавил из себя — с трудом ворочая языком, медленно:
— Ч-что, тебе так тяжко в этом мире?
Жизель вынула косяк из моей руки:
— Не то слово. На моем месте мне тяжко. Чаще всего.
За окном загрохотал гром, она повернула голову в его сторону. Гроза как будто ревновала к нашему теплому приюту. Непогода разгулялась над заливом.
— Ох и зима же на нас навалится, — вздохнула Жизель. — Дрянь зима. Не люблю. Камин бы мне сюда… Музыку бы включить… Да не встать…
Я подошел к ее аудиосистеме, загрузил альбом Стэна Геца. Саксофон обогрел комнату лучше любого камина. Она кивнула. Видно было, что она бы включила что-то другое, но это ее тоже устроило:
— Да… Он позвонил и пригласил тебя…
— Ну дак…
— И ты сразу согласился.
— Нет, я сказал, что подумаю.
— И вот ты сейчас думаешь. Мы с тобой думаем на пару.
Чувствовался в ее тоне какой-то подтекст, но я не понимал, какой:
— Может быть, думаю.
— Ни хрена ты не думаешь. Ты сразу же и решился. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты зашел попрощаться.
Я дал ей понять, что и это не исключено.
— Ну, тогда иди сюда, сядь рядом, что ли.
Я как во сне переместился к ней на диван. Она подвинулась, освобождая мне место, и положила ноги мне на колени. Толстые мужские носки с ромбами, между манжетами джинсов и носками розовые лодыжки.
— Интересно… Ты не боишься глядеть на пистолетную рану, а от зеркала удираешь.
— Не понял.
— Не можешь разобраться с Джейсоном. Не можешь развязаться с Дианой.
Но я не допускал мысли, что Диана для меня все еще что-то значила.
Может быть, я хотел себе это доказать. Может быть, поэтому мы, одолев еще один косяк, ввалились в спальню, рухнули на розовые простыни и, измяв их в результате бурного динамического процесса, заснули под шум дождя, не выпуская друг друга из объятий.
Но не Жизель маячила в моем отключающемся сознании. А первая же мысль моя, когда я проснулся, относилась к предстоящему переезду во Флориду.
На улаживание деталей ушла не одна неделя, как у Джейсона, так и у меня в больнице. С Жизелью я виделся в это время лишь мельком. Она как раз собиралась покупать машину, и я продал ей свою. Ехать через всю страну по шоссе мне не хотелось. На дорогах хозяйничали грабители. О нашей мимолетной близости во время грозы мы не упоминали, отнеся ее на счет пьяной снисходительности к слабостям друг друга — по большей части ее доброты ко мне.
Мало с кем мне пришлось прощаться в Сиэтле, кроме Жизели. Барахла я тоже не нажил, багаж мой состоял из нескольких цифровых файлов да пары сотен старых дисков. Жизель помогла мне засунуть чемоданы в багажник такси и помахала вслед рукой без особенной печали во взоре.
Жизель мне нравилась. Добрая женщина, она вела дурную жизнь. Больше я о ней не слышал, но надеялся, что она пережила последовавшие годы хаоса.
Из Сиэтла в Орландо меня нес старый скрипучий «Аэробус» с потертыми сиденьями, с исцарапанными индивидуальными видеоэкранами. Я втиснулся между уже сидевшим у иллюминатора бизнесменом из России и пожилой женщиной, занимавшей кресло со стороны прохода. Русский глядел волком и к беседам расположения не проявлял. Женщина же, наоборот, несколько нервничала и оказалась вовсе не прочь поболтать. Она оказалась медицинской фонотиписткой, направлявшейся в Тампу в двухнедельный отпуск, в гости к дочери и ее мужу. Звали ее Сарой, и разговор у нас с самого взлета завязался о медицине.
За пять лет, прошедших после китайского космического фейерверка, федеральное правительство вбухало уйму денег в аэрокосмические отрасли. Гражданской авиации, естественно, почти ничего не перепало, поэтому и продолжали летать такие постоянно заламываемые аэробусы. Деньги закачивались в проекты, управляемые И-Ди Лоутоном из его вашингтонского офиса и осуществляемые Джейсоном в «Перигелионе», во Флориде. Исследования «Спина», развитие Марса… Администрация Клейтона легко проводила ассигнования через покладистый Конгресс, довольный тем, что его никто не сможет упрекнуть в пренебрежении космической опасностью. Эти затраты повышали моральный дух общества. Еще лучше, что они не требовали немедленной отдачи.